Шанхай Гранд. Запретная любовь и международные интриги в обреченном мире - Taras Grescoe

ему казалось, что он находится в своей постели в пентхаусе отеля Cathay, у ног которого раскинулся самый захватывающий город в мире.

Когда настоящее вернулось в фокус, его утешило то, что само здание, эта железобетонная высотка в стиле ар-деко, которую он возвел на грязи, продолжало стоять в Шанхае.

Новость о захвате власти коммунистами пришла, когда он сидел в офисе в Нью-Йорке. К тому времени он уже смирился с тем, что больше никогда не увидит Шанхай. "Ну вот и все, - тихо сказал он своему адвокату. "Я сдал Индию, а Китай сдал меня".

Его беспокоил тот факт, что его кузен Люсьен Овадия был вынужден остаться в стороне, став заложником непроданной недвижимости Сассуна. Поначалу, как позже рассказывал Овадия, коммунисты проявляли добродетель вежливости. До их прихода националистические войска пользовались дурной репутацией: они набивались в трамваи, не заплатив, превращали ночные клубы и гостиницы в казармы, выгоняли местных жителей из кинотеатров, заполняя зарезервированные места. Коммунисты, получившие от Мао указание не брать у местного населения "даже сладкую картошку", сами покупали билеты на трамвай и отказывались от чая и сигарет, предлагаемых жителями Шанхая.

Однако с тех пор ситуация ухудшилась. По мере прихода к власти новых политиков принимались новые законы. В Шанхае оставалось сорок компаний, занимавшихся недвижимостью и управлявших 9 965 зданиями, и группа Сассуна, в которую входили Cathay Land Company, Far Eastern Investment Company, San Sin Properties и еще пять компаний, была самым крупным владельцем недвижимости. Овадия должен был гарантировать доход более чем 14 000 сотрудников; он не имел права их увольнять. Он изо всех сил пытался продать отель Cathay, но правительство, рассматривавшее его как полезный источник иностранной валюты, предпочло сдать его в аренду. Они давили на него, из года в год повышая налоги, и приказывали ему ввозить иностранные средства для покрытия счетов. Стало ясно, что коммунисты доят сэра Виктора, вынуждая его заплатить огромную сумму за передачу государству его собственного Катая. Три года Овадия находился под фактическим домашним арестом в Гросвенор-Хаусе, эксклюзивном многоквартирном доме сэра Виктора в старой Французской концессии. Там его в любое время суток домогались абсурдные просьбы от маленьких капризных человечков. Они дошли до того, что отказали ему в визе на основании сфабрикованных обвинений, выдвинутых бывшими сотрудниками. Наконец, поздней весной 1952 года ему вручили билет на поезд в Гонконг в один конец и дали сорок восемь часов на то, чтобы покинуть страну.

Овадия прилетел в Лондон, где за обедом в отеле "Ритц" первым делом лично вручил сэру Виктору свое заявление об отставке. Овадия пережил бомбардировку в "Черную субботу", едва не пропустил японское вторжение после Перл-Харбора и пережил коммунистическую революцию. Он поселился на тихой, заслуженной пенсии на юге Франции. Когда в 1958 году оставшиеся шанхайские владения сэра Виктора были окончательно списаны, он мягко иронизировал в беседе с репортером: "Коммунисты - забавная штука. Они не просто любят брать вещи, они хотят, чтобы им их давали".

Со своей стороны, сэр Виктор теперь рассматривал свою жизнь как состоящую из двух этапов: Шанхай и после Шанхая. В Шанхае он был хозяином мира, построенного им самим. После Шанхая он был всего лишь обитателем мира, в котором появилось множество новых хозяев.

Но потом мир изменился. Маленькие люди захватили власть. Он знал, что это произойдет, и сказал об этом репортеру New York Times после Перл-Харбора. "Большинство людей не понимают, что это революция, - сказал он журналисту. "Богатых людей больше не будет. Власть принимать решения по вопросам коммерции и торговли, которая до сих пор находилась в руках нескольких человек, будет распределена".

Было ли это улучшением, он все еще не мог сказать. Но в одном он был уверен точно: мир никогда не станет таким же прекрасным местом, каким он был для таких, как он. Не будет больше Шанхайских островов, не будет игровых площадок, где возможно все на свете.

Он направил свою энергию на разведение чистокровных лошадей; у него было двести лошадей, окрашенных в цвета Сассуна - старое золото и павлиний синий. Их победы на скачках в Аскоте и Эпсоме приносили ему самые яркие моменты радости. В 1950 году, споткнувшись о стул, он порвал связки и все чаще прибегал к помощи инвалидного кресла. Когда он ходил, это было мучительно и почти всегда с тростью. Том Слик, эксцентричный техасец, известный тем, что выслеживал йети и снежного человека, дарил ему трости с выдолбленными верхушками, из которых он мог потягивать коньяк.

Сэнди Титтман, молодая женщина из Альбукерке, которую, как ему казалось, он любил, в конце концов вышла замуж за человека более близкого ей по возрасту. Но после долгих лет, проведенных в поисках золотоискательниц, сэр Виктор наконец прекратил свое членство в клубе холостяков и женился на женщине, которой мог доверять: своей медсестре. Эвелин Барнс была миниатюрной блондинкой из Далласа и на тридцать лет моложе его. Она разделяла его любовь к лошадям, а также увлечение фотографией. Он сыграл свадьбу с "Барнси" первого апреля 1959 года на простой церемонии у Ив. Он выбрал эту дату не для того, чтобы пошутить в День дурака над своей долгой холостяцкой жизнью, а потому, что в этот же день, сорок одним годом ранее, были основаны Королевские военно-воздушные силы.

Он поддерживал связь с некоторыми из тех, кто остался со времен Шанхая. Он узнал, что Таг Уилсон, архитектор Cathay, покинул Шанхай с большой неохотой только в 1938 году. Задержавшись на Дальнем Востоке (в Сингапуре Таг жаловался, что "живет в жалком отеле под названием "Рамес", который должен был быть первоклассным!!!"), он наконец-то смог заказать билет в Англию. По пути его судно разбомбили, и он выжил после кораблекрушения на маленьком острове близ Суматры. По всей видимости, он наслаждался пенсией в старом фермерском доме в Хэмпшире, который он заполнил нефритами, фарфором и другими сувенирами о более оживленных днях на Востоке.

Проезжая через Лос-Анджелес, сэр Виктор заглянул к Бернардине Шолд-Фритц и посетил ночные клубы на Сансет-Стрип вместе с Чарли Чаплином.

Письма от Микки Ханн, которая продолжала находить приключения, не давали ему скучать. Записка, которую она прислала после поездки на Тайвань, давала слабую надежду на то, что кто-нибудь из них когда-нибудь вернется в Шанхай.

"Китайцы с каждым днем все больше ненавидят коммунистов, - ответил он ей, - но не любят Чан Кайши, которого они, похоже, недолюбливают за все те поборы, которыми пользовался его режим во время пребывания у власти. Думаю, им нужен кто-то, кто